Мы встречаемся с Владом в музее «гараж» на перформативной выставке «безграничный слух» за день до ее официального открытия. Бродим и разговариваем в пространстве перкусионных панелей, сабвуферов, тактильных семплеров, видеоэкранов и прочих странных штук, которые не то, что произнести, - даже написать без ошибок сложно. В брошюре музея написано, что «все объекты и практики здесь бросают вызов стереотипам и ожиданиям, касающимся нормальности и доступности». Интересно, кто-нибудь читает эти брошюры?
Я замечаю у Влада татуировку на шее - инициалы, 3 буквы, спрашиваю, что они означают.
Это инициалы моего лучшего друга. Мы дружим лет десять. Он слышащий. Так случилось, что он сейчас пишет диссертацию по теме глухих, изучает жестовый язык. Для меня понимание всего этого deaf culture («культуры глухих» - прим. ред.), всего, что связано с deaf, я получил через него. Этот человек так вдохновился культурой глухих, что изменил свою жизнь.
Влад спрашивает, выучила ли я жестовый язык, отвечаю, что нет, потому что негде, а если учить на курсах, то все глухие будут надо мной смеяться.
Чтобы поскорее перевести тему, спрашиваю его о семье и детстве. У меня глухие родители. Отец в четвертом поколении, а мать - первая глухая в своей семье. Они тотально глухие, неграмотные. Они не читают и не пишут. Я с детства был переводчиком в своей семье. Я слабослышащий. Мои родители долго были уверены, что я слышащий. Я ходил в массовый детский сад, и только в первом классе маме пришла записка от учительницы: «Проверьте ребенку слух». У меня оказалась первая потеря слуха. Сурдолог выписал мне лекарства и какие-то витамины. Родители, конечно, испугались, решили, что это все фигня, и ничем со мной не занимались. В пятом классе я сам начал понимать, что действительно плохо слышу. У меня была уже где-то вторая-третья степень. Сейчас уже третья-четвертая. Я сам оформил себе инвалидность, сделал справку. После получения инвалидности у меня был выбор: учиться в массовой школе, специальной или на дому. В шестом классе мы с родителями выбрали обучение на дому, чтобы меня не отправили в спецшколу. Но сегрегации не случилось, я ходил на некоторые предметы в школу через дорогу. По сути, продолжал учиться в массовой школе. Меня всегда использовали по полной и друзья и родители в качестве переводчика, но общаться с глухими я начал только в институте.
Влад отлично говорит, использует незаметный внутриушной аппарат, сложно поверить, что он чем-то отличается от слышащих. А как складываются романтические отношения? Если нравится кто-то слышащий, есть чувство, что могут отвергнуть?
У моей подруги (она глухая из семьи слышащих) была такая проблема: ей с глухими проще общаться, а со слышащими интереснее. Вот у меня примерно то же самое. Я думаю, что я могу быть отвергнут потому, что скучный, зануда, не соответствую интересам. Но не потому,что я не слышу. Ну ты знаешь, это прям налицо, сразу интерес: «Блииин! Правда?». У меня отношения длились восемь лет со слышащей. А с глухими или со слабослышащими не было.
С чем ты связываешь низкий уровень грамотности глухих?
Во всем виноваты педагоги, родители и сами глухие. Я не считаю, что вина в отсутствии образования на жестовом языке. У нас есть очень много примеров грамотных глухих людей, которые либо не владеют жестовым языком, либо поздно начали его изучать. Если мы сейчас начнем грамотно использовать жестовый язык в образовании глухих, если мы поймем сколько часов в неделю и как, то, может быть, прогресс будет виден. Да, есть иностранные исследования о том, что использование жестового языка в образовании – это круто. Но нам нужно делать эксперименты самим. Я сурдопедагог. Три раза проходил практику в школе. Я связываю растущее число глухих неграмотных людей со сломанной системой. В школах уже не учат так, как раньше. Мне рассказывали случай, как директор 30-й школы во время перемены выходил во двор и смотрел, чем занимаются дети и учителя. А сейчас этого нет. Я прихожу за племянником в школу. Он спрашивает у учителя: «Можно я пойду домой?». Она отвечает: «Вадим, кто это?». А он опять: «Можно я пойду домой?». А она: «Вадим, я не поняла – кто это?». Он ей говорит: «Я пойду домой». Вот она же видит, что он её не понимает. Почему она не сделает какой-то шаг? Не перефразирует? И вот это вот постоянно. Система – это не только школа, но еще и родители. Многие глухие считают, что ребенка должна учить школа, а не они. Очень мало глухих занимается с ребенком дома.
Я спрашиваю Влада о работе в «Гараже»
У меня нет любви к искусству. Я так же, как и ты и, может быть, многие другие смотрю на современное искусство и думаю: что за хрень?
Влад с Такаси Мураками (современный японский художник)
Влад рассказывает о том, как попал в «Гараж». Однажды он оказался там на лекции об инклюзии, которая по факту оказалась интеграцией. Влад высказался на эту тему, его заметили, потом он нечаянно оказался переводчиком групп глухих детей, а уже после получил предложение стать менеджером инклюзивного отдела.
Моя любимая программа из тех, что я делал, – «Музей для начинающих». Это курс, который я придумал для детей. Мы привезли старшую группу детского сада. Им очень понравилось, но они вообще ничего не поняли. Не знали, кто такой художник, зачем нужен музей. Я подумал, что будет клево поездить к ним, поговорить с ними про искусство, а затем привезти к нам. И это дало такой толчок, что «Гараж» до сих пор это делает уже 3 года.
Влад смешно рассказывает о проекте «Дети рисуют радугу». Надо было нарисовать что-то радужное. В Санкт-Петербурге все нарисовали танки (накануне был День снятия блокады), а один мальчик вообще не смог ничего нарисовать. У глухих очень плохо развито абстрактное мышление.
«Гараж» очень популярен у глухих. Доходило до того, что к экскурсоводу подошла девушка и спросила: «А где тут ВОГ? (Всероссийское общество глухих)». У глухих уже так сложилось, что в Москве обязательно нужно ехать в «Гараж».
Система – это не только школа, но еще и родители. Многие глухие считают, что ребенка должна учить школа, а не они.
Недавно Влад принял решение уйти из «Гаража», пойдёт в школу работать сурдопедагогом. Спрашиваю его, не жалеет ли.
Нет, я считаю, что я сделал все, что мог дать музею и для себя сделал все, что мог получить. Многие говорят, что до меня у глухих были только дискотеки один раз в год и какие-то «ВОГовские» мероприятия. Ок, может быть так. Но моя цель была не развлечь глухих, а заинтересовать их. В чем разница между «Гаражом» или Третьяковкой? В «Гараже» с тобой будут говорить понятно. В Третьяковке видеогид был сделан на кальке, а не на русском жестовом языке. Я считаю, что информация должна быть доступной в первую очередь. Она не должна быть подана красиво, грамотно. Она должна быть подана так, чтобы глухой понял, что ему хочет сказать слышащий, в нашем случае – художник, куратор, институция. Так случился успех «Гаража». Глухие сюда приходят, потому, что знают, здесь не будет вот этого: «Как же вы не знаете Уорхола?! Ай-ай-ай!». Здесь сразу начнут с того, что да, глухие не знают Уорхола. Сейчас мы сначала им расскажем про Уорхола, а затем про его влияние на всех остальных художников. Информация адаптировалась, она не упрощалась, но была на доступном языке.
Я выступал на культурном форуме в Питере. Все рассказывали про свои программы. Я же просто вышел и сказал, что когда мы делаем программу для китайцев, то в первую очередь мы посмотрим кто это такие, их культуру, на каком языке с ними общаться. Но когда мы делаем что-то для глухих, мы просто зовем переводчика. Я начал говорить на жестовом языке, но когда увидел, что говорит переводчица, то попросил микрофон и стал говорить голосом. А у меня проблема: я терпеть не могу выступать голосом. Я не знаю почему, откуда это. Я начал запинаться. Для меня было важно, чтобы на культурном форуме «прозвучал» жестовый язык. Я хотел сказать о том, что не нужно делать программы для глухих. Их нужно делать для нас. Я борюсь еще с тем, что глухой экскурсовод – это еще один вид сегрегации. Глухому экскурсоводу не попадутся слабослышащие дети. У нас были случаи, когда дети приезжали на экскурсию, и мы говорим: «У нас клево! У нас глухой экскурсовод!» А воспитатели отвечали: «В смысле? У нас есть дети, которые не знают жестовый язык» И ты думаешь: «Блин, точно! Теперь у нас исключены все слышащие!» У меня в «Гараже» была цель, чтобы экскурсовод работал с переводчиком на голос, чтобы всем было клево. Но оказывается, что глухим на экскурсиях при слышащих неловко задавать вопросы: «Как же, я сейчас спрошу такую ерунду, что обо мне слышащий подумает?»
Я глухой, я это делаю для глухих, я понимаю как это делать.
Где выход вообще?
Да вообще его нет! – улыбается Влад.- Хочешь сделать хорошо всем, но… Вот тут начинаешь понимать, что сообщество само делает выборку внутри себя… Как с этим работать, я еще не придумал. Грамотные глухие не очень общаются с неграмотными глухими, слабослышащие не очень общаются с глухими, слышащие с аппаратами и без…
Но все равно с этим надо как-то работать.
Вот вы же работаете. Просто в какой-то момент начинаешь задумываться – а надо ли вообще? Всем же так хорошо…
В России около 12 миллионов людей с нарушенным слухом (по неофициальной статистике. официальной нет), 140 тысяч из них совсем не слышат и не пользуются устной речью. По данным Всемирной Организации Здравоохранения каждый десятый человек на планете имеет те или иные нарушения слуха.
Проект Аллы Маллабиу - основателя некоммерческой организации «Я тебя слышу»
"Мы поддерживаем семьи с детьми с нарушенным слухом, предоставляем доступ к реабилитации после слухопротезирования, продвигаем концепцию доступной среды для глухих и слабослышащих, поддерживаем культуру жестового языка, привлекаем внимание общества к проблемам людей с нарушенным слухом."
Текст: Алла Маллабиу
Фото: Алла Маллабиу, личный архив героев
Огромная благодарность всем героям за интервью и предоставленные фотоматериалы!